На широких площадях древнего Новгорода шла бойкая торговля товарами из разных стран. Гундосили заросшие черными бородами южане, предлагая заморские сладости, словно отбрехивались от покупателей заносчивые светлорусые европейцы в коротких одеждах, выглядывающие из мастерских с инструментом, на все голоса зазывали к кадкам с соленьями и вареньями, к окорокам с салом, к сочившимся маслом блинам с пирогами русские и принявшие православие татары. Гудел свободолюбивый Новгород, как и тысячу лет назад, бахвалился булыжными с деревянными мостовыми, несмотря на то, что сами новогородцы давно перемешались с окружившими их народами и народностями, даже черты лица раздались вширь, а не остались узкими. Но дух Руси по прежнему витал над городом, заставляя груди вздыматься, а взгляд делаться орлиным. Куда там вертлявым азиатам с дикими горскими племенами, дальше цены на товар ничего не видящими, у новгородцев взор летел в вечность и цель усматривал высокую.
Подъехав к лабазу посолиднее, Дарган остановил коня, спросил у хозяина:
— Скажи, уважаемый, где находится усадьба князя Скаргина?
— Какая усадьба? — рассыпался смехом лабазник. — У Скаргина и дома приличного не осталось, все пустил в карточный расход, да пропил. Вон их избушка, в тупике напротив, — он ткнул пальцем за спину Даргана. — А раньше дворец держали, что на том конце площади.
Казак посмотрел в одну сторону, затем в другую, куда показал торгаш, его спутница с интересом прислушивалась к разговору, она тоже уставилась на венчавший площадь великолепный дворец с колоннами. Он был построен в модном до сменившего его в Европе облегченного ампира стиле барокко с башнями, портиками, основательными колоннами и массивной лепниной под крышей. С балконов свешивались разноцветные головки цветов, в продолговатых окнах виднелись пышные парчевые занавески. Даже медный колокольчик у парадного подъезда был начищен до такой степени, что издали светился золотой звездочкой.
— А ты видно издалека? — продолжал бахвалиться покатыми плечами новгородец. — Табун лошадей у тебя вон какой, да и девка не чета нашим — в штанах, при ванзейской шпаге.
— А тебе какое дело? — насупился Дарган. — На все цену заготовил?
— Да мы на чужое не падки, — засмеялся мужик. — А с лошадьми не к Скаргиным, они ими никогда не занимались.
— Я сказал, что лошади не продаются.
Казак завернул кабардинца в тупик, на который указал лабазник, проехал к аккуратному домику с высоким крыльцом. На ступеньках сидел мужчина в возрасте, с седой окладистой бородой, в руках у него была тонкая трость немецкой работы.
— Доброго здоровья, — обратился к нему Дарган. — Где мне увидеть хозяина?
— Я хозяин, Матвей Иванович Скаргин, — приподнялся мужчина, приложил ладонь к прикрытому длинными волосами лбу. — А вы кто будете?
— Путники мы, из самого городу Парижу, — решил открыться сразу казак.
— Воин, значит. Добили супостата?
— Наполеона Буонапартия уж сослали, на остров святой Елены.
Мужчина оперся на трость, скрипнув хромовыми сапогами, кольнул путешественников острым взглядом из–под густых бровей:
— Разорил меня француз, холопья разбежались, кто в партизаны, кто в вольные края, — со вздохом признался он. — А соседушки тут как тут, землицу скупили, потом и усадебку пришлось заложить.
— Нам говорили.
— А что еще набрехали?
— Что вы в карты проигрались.
— Хотелось вернуться к прежнему положению, а получилось наоборот, — не стал отпираться мужчина. — Проигрался, пропился, было дело, теперь в этом домике век добиваем.
— А дети у вас есть? — как бы между прочим поинтересовался Дарган. Он ехал с намерением вернуть сокровища их владельцу, но тут возникли сомнения.
— Дети по миру пошли, один на базаре торговлей занимается, а второй в Нарве толмачеством с немецкого промышляет, — мужчина откинул волосы со лба, разоткровенничался. — Мы бы поднялись, да супостаты выгребли фамильные драгоценности, теперь мы мещане, несмотря на дарованную еще Иваном Калитой грамотку. А Иван Грозный в одна тысяча пятьсот тридцать шестом году произвел нашего прапрадеда в княжеский титул.
— А сейчас вы не пьете? — пристально всмотрелся в худощавое лицо собеседника Дарган.
— С этой бедой я справился сам, — тоже присматриваясь к путникам, ответил тот с твердыми нотами в голосе.
— Тогда у нас к вам дело.
На крыльцо вышла миловидная женщина в кокошнике и в одеждах из парчи, из–под подола длинного платья выглядывали носки праздничных сафьяновых туфель. Всем своим видом она как бы старалась показать, что дух древнего рода умирать в ней не торопился. Оглянувшись на хозяйку, мужчина вскинул окладистую бороду:
— Серьезные дела на улице не решаются, пожалуйте в наши хоромы, дорогие путники.
Они сидели в уютной горнице на дубовых стульях за дубовым столом, возле печки возилась хозяйка, так и не переодевшаяся в одежду попроще. Большие глинянные тарелки с дымящимися щами и кусками мяса одна за другой появлялись перед гостями, рядом ложились черные ломти хлеба и деревянные ложки с разноцветным орнаментом. От вкусного варева путников прошиб обильный пот, девушка наворачивала еду за обе щеки. Глядя на нее, Дарган улыбался своим мыслям, уверенность сквозила в каждом его движении.
Наконец с едой было покончено, потекла неторопливая беседа о том, о сем. Несмотря на постигшее несчастье, голова у хозяина мыслила высокими мерками, его интересовали подробности битвы за Париж, нынешний уклад жизни французов.
— Бывал я в столице Европы, дома и дворцы там сплошь из розового туфа. Еще юнцом батюшка посылал учиться разным премудростям в ихней Сорбонне. Мода такая пошла со времен Петра Великого — и говорить, и делать по французски, — разоткровенничался он. — Хорошо, конечно, но сия метода для России не подходит. Если бы допустить, что французы нас одолели, через сотню лет они стали бы одинаковыми с нами — пространства бы разбаловали. К тому ж, кроме вырубленной в великих книгах памятки — бытие определяет сознание человека — есть еще одна истина: русский дух и обухом не перешибешь, войнами да игами закаленный, — собеседник хитро прищурил глаза, — А может, еще лучше нашего управились бы, пути человечьи на чужом добре неисповедимы.
— А мне понравилось их бережное отношение ко всему, я бы у нас доверил им какое–нито производство, — привалившись спиной к гладким бревнам стены, высказал свое мнение Дарган. — Но жить там я бы не стал — кругом одни камни.
— В том–то и дело, что взгляд наш ничем не ограничен, отсюда все наши беды.
